В августе 44-го, когда Леониду исполнилось 17, его вызвали в военкомат, сказали писать заявление на фронт по собственному желанию. Да он и так был не против, замаялся от работы в поле, да и повоевать хотелось, как и всем его ровесникам. Семь месяцев спустя, после окончания в Ижевске школы младших авиаспециалистов, его отправили на фронт. Победные сводки от советского информбюро передавали каждый день, и мальчишки с горечью думали о том, что повоевать не успеют, немцев разобьют и без них. Вагоны с новобранцами шли не на запад, где добивали врага, а на восток. С 3-го Белорусского фронта в этом же направлении ехала военная часть. Чтобы еще не нюхавшие пороха солдаты не сбежали, два их вагона поместили посреди вагонов с фронтовиками. На всякий случай. Состав шел медленно, часами, а то и сутками простаивая на какой-нибудь станции. Однажды утром новобранцы проснулись от страшной, еще неслыханной пальбы, полагая, что это и есть война. «Что, неужели немцы обстреливают?» - обеспокоено поднимали голову в небо, выскакивая из вагонов. «Успокойтесь, сынки, - снисходительно пояснили солдаты, - Победа! Салютуем Победе!»

В Приморском крае молодое пополнение определили в 252-ю краснознаменную штурмовую авиационную дивизию, 272-й Kpacнознаменный штурмовой полк. 9 августа, когда Советский Союз вступил в войну с Японией, полк перебазировался в Маньчжурию, затем в Корею, в Пхеньян. За непродолжительную военную кампанию стрелок Леонид Кочергин всего несколько раз вылетал на боевое задание. Первое «боевое крещение» запомнилось особо.

«В 4 утра наш «ИЛ-2», загрузив под завязку бомболюки, вылетел на разведку. Летим, а перед нами в долине японский аэропорт. Как раз открывается ангар, и оттуда японцы выкатывают 4 самолета. «Уходим, — скомандовал по рации командир звена. Не стрелять, берегите патроны». Набрав высоту, ИЛ продолжил свой путь, ожидая услышать за своей спиной гул вражеских самолетов, но погони так и не последовало. Сфотографировав нужные объекты, мы по тому же маршруту возвращались на базу. В долине как вкопанные стояли 4 вражеских самолета, и тут только мы разглядели, что они фанерные. «Ну что, Ленька, — кричит пилот, делая крен, — стреляй, стреляй, сынок, разобьем эти фанерные чучела, другие на их уловку не попадутся».

«А знаешь, Ленька, — рассказывал мой пилот после приземления, затянувшись цигаркой, - в войне с немцами бывало, когда убивали стрелка, а заменить было некем, клали в самолет на сидение деревянный чурбан, чтобы обмануть фрицев. А теперь вон какая у нас мощь». И вправду, когда поднимались в воздух наши истребители, штурмовики, бомбардировщики — сердце радовалось. Но наша авиация значительно превосходила японскую не только по количеству самолетов, но и мастерством воздушных бойцов, приобретших колоссальный боевой опыт в сражениях с немецкой авиацией. Недаром японцы не продержались и месяца».

За неполный месяц войны их полк потерял всего 2 самолета, но когда 2 сентября 45-го в Токийском заливе на борту американского линкора «Миссури» был подписан акт о безоговорочной капитуляции Японии, в жизни полка мало что изменилось. До 48-го несли службу в Корее, затем еще 5 лет в России. Обещали демобилизовать в 50-м, но когда у Южной Кореи, находящейся под влиянием Америки, начались стычки с Северной, их перебросили поближе к северокорейской границе, растянув службу еще на 2 года. Так и получилось, что защитником Родины Леонид Кочергин был целых 8 лет.