Родилась на Полярном Урале 15 декабря 1951 г. в семье ненца-оленевода. член Союза писателей СССР (1978 г.). Подавляющее большинство детей Севера раньше было принято после интерната посылась на факультет народов Севера в Ленинградский пединститут имени А.И. Герцена. А Неркаги предпочла Тюменский индустриальный институт. Как она признавалась, специально подала документы на геологический факультет. У нее была мечта переделать весь мир вообще и ненецкий в частности.
- Я хотела найти на Полярном Урале все полезные ископаемые, которые перевернули бы многие представления ненцев о мироустройстве, – вспоминает Неркаги. – Я считала, что смогу переделать свой народ. Эту идею мне внушила тогдашняя система. Ведь нам еще в интернате вдолбили, что ненцы прямо из первобытнообщинного строя, минуя все социально-экономические формации, шагают в коммунизм. И я с неистовостью взялась за исполнение своей мечты. И вдруг все мои планы полетели вверх тормашками. Я надолго оказалась в больнице. Врачи сказали, что с моими болезнями в поле мне делать нечего и надо будет геологический факультет поменять на какой-то другой. А тут еще телеграмма от родных: мама по пьянке потеряла мою сестренку. Это известие ударило как обухом по голове. Прямо в больнице я сочинила что-то похожее на стихи о судьбе своей семьи и передала рукопись тюменскому писателю Константину Яковлевичу Лагунову. Но он сказал, что это не стихи, но что вообще мне надо вплотную заняться литературным трудом. Так я написала свою первую повесть. Да, критики правы, многое было взято из жизни нашей семьи. Но, конечно, что-то и додумано. Про волков, к примеру, я домыслила. В жизни их не было, в гибели моей сестры они не виноваты. Повесть «Анико из рода Ного» - первое произведение Неркаги (отдельные главы печатались в 1975 г. в альманахе «Самотлор», журнальный вариант – в 1976 г. в «Урале») – была высоко оценена на VI Всесоюзном совещании молодых писателей в 1977 г. и тогда же издана отдельной книгой. В студенческие годы писала стихи и рассказы. По признанию писательницы, поворотной в ее судьбе стала встреча в 1972 г. с писателем К. Я. Лагуновым: «он сделал в моей жизни главное, без чего я – не я». В 1975-76 гг. работала в Тюменском областном управлении культуры.
Вторая повесть «Илир» представлена читателям журнала «Урал» в 1979 г. В отличие от первой повести второе сочинение Неркаги практически никого не удивило. Критиков интересовало другое, чем все-таки разрешится намеченный в «Анико…» конфликт: вернется ли героиня вместе с писательницей в тундру или останется в городе? Неркаги сама тогда очень переживала по этому поводу. Ей очень хотелось что-то новое сказать про современный Север. Сразу после «Илира» она написала в своей тюменской квартире сотни листов, думала, что это будет новая повесть «Белый ягель». Но в какой-то момент, перечитав все бумаги, почему-то решила, что ее писанина никому не нужна.
- В час ночи я побежала на улицу звонить Лагунову, - вспоминает Неркаги. – Я ему честно призналась, что как писатель я умерла. На что Константин Яковлевич сказал, что мне не хватает честолюбия. Ах так, все, я должна уехать, в Тюмени мне жить нельзя. Но Лагунов стал категорически возражать, чтобы я возвратилась на Север. Он посоветовал просто на время отойти от «Белого ягеля» и заняться другой темой. Но я тогда бредила проблемами нефти и тундры. Где-то в подсознании у меня уже почти выстроилась публицистическая книжка. Когда Лагунов понял, что меня очень трудно в чем-либо переубедить, он устроил меня в совхоз «Ямальский». Я там регулярно получала зарплату, но жить осталась в Тюмени, на Ямал вылетала лишь в командировки. И так продолжалось два года, за которые я, по сути, ничего толком не написала.
А тут одно несчастье за другим – у отца. Сначала парализовало его мать. Потом умерла жена. Тылы оказались обнаженными. Отец писательницы, посчитав, что из всех дочерей Анна – самая свободная, отбил ей телеграмму. В каком-то смысле повторилась ситуация, которую Неркаги описала в повести про Анико. Она немедленно вылетела в Байдарацкую тундру. Однако для ведения хозяйства она никуда не годилась. Отец, чтоб хоть как-то отойти от одиночества и подольше задержать дочь возле себя, ударился в рассказы. По утрам он вспоминал, кто как раньше жил, а по вечерам пел яробцы. Близкая писательнице идея миссионерства и обретения малой родины в эти годы реализуется не только в творчестве, но и в жизни: в 1979 г. Неркаги возвратилась в Байдарацкую тундру.
- Я, как Лермонтов, пришла к выводу, - вспоминает Неркаги, - что история жизни одного человека может быть гораздо интересней, чем история целого государства и даже развития всего человечества. Прообщавшись всю зиму 79-го года с отцом, я поняла, что и в тундре люди умеют чувствовать и мыслить. Так была подготовлена почва для моего возвращения на Ямал. Правда, я очень скоро пришла к другому выводу – что в Байдарацкой тундре я как писатель выжить смогу, но вот как человеку мне будет довольно-таки тяжко. В тундре я нашла свое семейное счастье. И поэтому долго не могла понять, встретив на фактории первого секретаря окружкома партии Миронова, чего он хотел. Какой звонок из Тюмени от Лагунова? Почему я должна возвращаться в город? У меня в Лаборовой муж, огромное хозяйство, масса дел. Я тогда еще не понимала, что, по сути, за меня повели борьбу сразу два мира: один мир олицетворял Лагунов, а другой – мои тундровые родственники. Лагунов, желая мне добра, оформил меня в окружной дом культуры. Но получилось так, что я несколько лет работала буквально как лошадь: в качестве культпросветработника и как ненецкая женщина. Не надо смеяться. Мы первое время жили в чуме свекрови. И я, как сноха, обязана была раньше всех встать, натопить печку, распилить дрова, вскипятить чай и сделать еще массу дел, пока другие спали. Я на собственной шкуре испытала, что такое сноха, и все равно была плоха. Чем занимался муж? Он, как настоящий человек, охотился и оленями занимался.
В последние годы кочевки занималась собиранием и обработкой ненецкого фольклора (песни, сказки). Одно время она даже думала, что наконец нашла главное дело своей жизни. Хотя поначалу были проблемы с языком. До возвращения в тундру Неркаги считала, что не так уж сильно она забыла ненецкий язык и два-три месяца вполне достаточно для восстановления старых знаний. Но оказалось, что в интернате Неркаги учили книжному языку, далекому от песен тундры. Когда пьяная свекровь пела личную песню, писательница чуть не рыдала от избытка чувств.
За несколько лет Неркаги исписала ненецкими песнями добрый десяток общих тетрадей. Делясь с журналистами в 1982 году своими сокровенными планами, она говорила: «Мечтаю написать книжку «Песни старого Себеруя», написать так же живо, как я их слышала от своего отца, чтобы читали и восхищались ими так же заворожено, как и мы, дети старого Себеруя Неркаги». Писательница хотела даже провести фестиваль северных певцов. Однако ее отчеты в окружном доме культуры воспринимались всего лишь как крик вопиющего в пустыне. Фольклорные записи писательницы оставались невостребованными. Опубликована лишь небольшая часть фольклорного собрания писательницы.
И не удивительно, что очень скоро отношение к фольклору у Неркаги резко изменилось. Она недоумевает: зачем собирать сказания, кому это нужно? Надо не сказки записывать, а всеми способами пытаться сохранить традиционную среду обитания ненцев. Если не изменится образ жизни ненцев, то никогда не исчезнут и яробцы. Но вот если ненцы останутся без оленей, станут вместо кочевого вести оседлый образ жизни, то их язык и сказания вряд ли уже потом когда-либо выживут. И не поэтому ли она в штыки встретила весть о строительстве через Байдарацкую тундру железной дороги?!
По мнению Неркаги, новая дорога означала медленную, но верную смерть ненцев. Будет взят газ, но исчезнут оленьи пастбища, погибнет маленький ненецкий народ. Чтобы этого не произошло, Неркаги в апреле 1989 года организовала первые на Ямале пикеты.
Несколько ненецких семей разбили на 128-м километре дороги, против фактории Лаборовая, чумы, пригнали оленей и перекрыли все трассы. Как говорит Неркаги, она тогда была экстремисткой номер один. Но строителям ее акция не понравилась. Они готовы были вступить в драку. Ведь прекращение строительных работ означало неполучение ими высоких заработков. Лишь чудо уберегло тогда оленеводов и строителей от кровавого столкновения. Кара чужаков в том пикетировании обрушилась лишь на одного мужа писательницы.
Неркаги вспоминает:
- Когда шла борьба против строителей, я вела одинокий образ жизни и много писала. Новую свою книгу я даже сгоряча хотела назвать «Бред». Я тогда не знала, во что это выльется – в повесть или роман. Это была просто моя ярость. Но прошло время, и Неркаги почувствовала, что из ее записей вырисовывается сразу семь повестей. Открыть семикнижие Неркаги собирается переработанным вариантом «Белого Ягеля». В свое время отрывки из этой повести передавались по окружному радио и неожиданно вызвали массу откликов: от бурных восторгов до резких протестов. Ненецкий писатель Валерий Неркаги, когда диктор читал страницы из «белого ягеля», готов был аж на своих костылях плясать перед радио. И, наоборот, «элита» округа звонила от ярости в окружком КПСС и требовала, чтобы партия как-то обуздала вконец распоясавшуюся писательницу. Правда, первый секретарь окружкома Миронов, изображая из себя овечку, всегда вежливо у своих абонентов интересовался, куда конкретно они предлагают сослать Неркаги, неужели есть места дальше, чем Байдарацкая тундра.
Одну из редакций «Белого ягеля» писательница как-то отвезла в журнал «Урал». Но Лукьянин, когда прочитал, честно признался, что у него возникло чувство обреченности, и предложил сократить число пьяных и убогих героев.
Но у Неркаги были другие планы. Она считала, что «Белый ягель» хронологически продолжает ее раннюю повесть «Анико из рода Ного». В новом произведении речь шла о том, с каким миром столкнулась молодая ненка после института. А в дальнейшем писательница хотела рассказать о том, как ее героиня заново обретала чувство малой родины.
Как и в первой повести, Неркаги везде хотела оставить всем своим персонажам настоящие фамилии. Чтоб все было как в реальной жизни. Но потом одумалась. Вспомнила, сколько людей в Байдарацкой тундре остались недовольными ее Анико. Ведь она тогда даже фамилию для главной героини Ного не выдумала. Ного – это фамилия ее мамы. Но когда Неркаги изменила имена и стала все свои вещи по-новому переписывать, то почувствовала, что что-то такое важное теряется. Трилогии не получалось. И она «отпустила» «Белый ягель» в самостоятельное плавание.
Не все так просто выходило с семикнижием. Собственно, семикнижия нет до сих пор. Есть лишь первые подступы к нему. И здесь надо вспомнить книгу Неркаги «Молчащий».
Я знаю, что не всем она нравится. Некоторые критики считают, что «Молчащий» написан под влиянием «Розы мира» Даниила Андреева. Это и так, и не так. Отношение к Вере у Неркаги достаточно сложное. Она рассказывает:
- Одно время меня очень удивлял Распутин. Я не понимала его повесть «Прощание с Матерой». Вот старухи плывут в тумане. Им кажется, что они взлетают. И особенно меня поразило присутствие Бога в конце повести. Для конца 70-х годов все это было странно. Я испытывала разочарование: неужели такой серьезный писатель, как Распутин, ничего выше Бога не чувствовал? Это теперь я считаю, что к Богу может прийти каждый. И это сейчас мне кажется, что мысль о Боге – самая первая и самая последняя мысль человека. Да, я лично с Библией познакомилась совсем недавно. Раньше просто не было ни возможности, ни желания. Тут вообще очень много личностного. Так получилось, что в 1992 году я удочерила девочку. Довольно-таки быстро я пришла к выводу, что самая чистая, светлая и созидающая любовь – это любовь к ребенку. Когда появилась девочка, я как никогда была счастлива. Я всю свою жизнь стала строить вокруг девочки. Всем остальным я занималась постольку-поскольку. И вдруг через полгода девочка умерла. Когда она умирала, я, ни разу не произнеся слово «Бог», призвала на помощь всех богов, которые, как мне казалось, раньше помогали. Но девочка умерла. Потом я услышала, что Христос был распят, чтобы человечество имело пути к спасению. Промысел Божий надо уразуметь. Моя девочка фактически была распята, чтобы спаслась я.
Я думаю, это признание должно заставить критиков заново перечитать новую книгу Неркаги. «Молчащий» - это, безусловно, событие в российской литературе 90-х годов.
Со второй половины 1980-х. Неркаги – не только культурный, но и один из общественных лидеров Ямала, всего Тюменского Севера. Болью за родную культуру и землю полна ее публицистика этих лет. Описанием за физ. жизнь народа продиктованы пикеты на строительстве железной дороге в Байдарацкой тундре у фактории Лаборовая (1989 г.), организованные писательницей. Надеждой на качественное изменение экономики, общественной и культурной информации в регионе объясняется вступлением Неркаги в Ассоциацию народов Севера «Ямал – потомкам!», а выход из нее принципиальным несогласием с политикой Ассоциации. К сожалению, у Неркаги далеко не простые отношения с земляками. Вызвано это тем, что многие северяне за годы Советской власти разучились самостоятельно мыслить и работать.
Так, один из конфликтов Неркаги с тундровиками возник из-за разного отношения к использованию оленей в личном хозяйстве. Когда писательница только вернулась в Лаборовую, она убеждала народ, что каждой ненецкой семье надо иметь не больше 70 оленей. Ее доводы: у ненцев осталось мало земли, поэтому личные стада следует всячески ограничивать. Как теперь признается Неркаги, она просто раньше не знала уклада своего народа и ко всему подходила с европейских мерок. Но вот когда сама стала кочевать, то очень скоро на собственной «шкуре» испытала, что 70 голов – это только для того, чтобы семья с голоду не сдохла. Если власть заинтересована, чтобы каждая живущая в тундре ненецкая семья имела средний достаток, ей надо разрешить содержать от двухсот до трехсот оленей. Больше – уже нельзя. Как гласит давнее поверье, нужно иметь ровно столько оленей, сколько собака сможет собрать и пригнать к чуму.
Другой конфликт у Неркаги возник с земляками на почве создания фермерского хозяйства. У нас ведь как в советское время все привыкли жить: я бедный – и ты не смей из бедности вылезать. А Неркаги бросила вызов уравниловке. Причем, когда власть что-нибудь не успевала довезти в Лаборовую, народ за хлебом и мясом бежал к Неркаги, мол, выручай, спасай оленеводов от голода, а когда достаток появлялся – сразу писательницу обвинять: вот куркули в тундре завелись.
С 1994 г. возглавляет крестьянско-фермерское хозяйство «Надежда», которое занимается обслуживанием оленеводов Байдарацкой тундры.
В 1996 г. были изданы повести Неркаги «Белый Ягель» (полный вариант) и «Молчащий». Для последних произведений характерен как мотив социально-исторического апокалипсиса, так и философско-возрожденческий, связанный с верой в Божий промысел. Художественная проза писательницы переведена на мансийские языки и стала фактом мирового литературного процесса.
В 1997 г. Неркаги стала редактором отдела литератур коренного народа Севера литературно – художественного Альманаха «Обская радуга». Является лауреатом премии имени Н.М. Чукмалдина. Живет в поселке Лаборовая.