Леонид Лапцуй (28 февраля 1932 по собственному выбору – 14 февраля 1982) – ненецкий поэт, прозаик, член Союза писателей, печатался на ненецком и русском языках. Родился в семье оленеводов-кочевников в Ямальской тундре. Родители нарекли сына Вэсако (старец). Имя Леонид мальчик получил в школе. После раскулачивания отца и во время Великой Отечественной войны работал на рыбных промыслах. Учился с 1942 года в Новопортовской школе, летом работал в оленеводческих бригадах, в сейсмических партиях. В молодые годы он совершенно искренне верил в идеи революции и Советской власти. В одном из ранних стихотворений поэт писал: «Ушли поверья, вымерли шаманы, и чумы отошли в небытие… И никакой там идол окаянный не вторгнется в сознание мое». Таковы были его убеждения, заложенные в годы учебы в высших комсомольских и партийных школах.
У ненецкого народа, необычайно щедро одаренного поэтически и художественно, тоже есть поэт, чье творчество источает воистину солнечный, негасимый свет любви к жизни, к родной земле, к людям, - это Леонид Васильевич Лапцуй. Как все смертные он был человеком своего времени, но его творческое наследие сделало его национальным поэтом на все времена.
С молоком матери будущий поэт впитал доброту и нравственную чистоту своего народа, любовь к песне. С ранних лет он навсегда запомнил заветы отца, который до ареста по навету клеветников успел не только научить сына навыкам трудовой жизни трудовика – оленевода, охотника, рыбака: эти уроки сформировали основу характера, нравственную силу личности юного северянина – его природную мужественность, честность, любовь к отчизне, уважение к ее природе и человеку, веру в добро и справедливость. То есть научили ясно помнить, «что такое – хорошо и что такое - плохо».
Задолго до начала учебы в школе, до первого знакомства с младописьменной литературой на родном языке, до первого удачного сочинения, позволившего школьному учителю пророчески предсказать Лене судьбу и славу писателя, началось восторженное и пытливое знакомство будущего поэта с сокровищами устного – песенного творчества своего народа – богатейшим ненецким фольклором. Именно с этого, началась дорога Леонида Лапцуя в национальную и мировую литературу. В начале этого пути к признанию ему посчастливилось попасть под крыло мудрого и доброго наставника, опытного литератора Ивана Григорьевича Истомина – поощрявшего его увлечение многовековым национальным фольклором, с которым познакомился в Салехардском медицинском училище (1951-1954 гг.), куда в 1951 году у него появилась возможность поступить. Леонид Лапцуй стал литературным сотрудником И.Г. Истомина. Истомин руководил первыми литературными опытами Лапцуя. (Дружба двух ямальских писателей длилась 30 лет).
После учебы в Центральной комсомольской школе (Москва) и заочного окончания Высшей партийной школы (Свердловск) Л. Лапцуй 10 лет работал в партийных и советских органах.
Земляки удивлялись, как в этой круговерти он находил время для стихов.
В 1960г. в Тюмени вышел первый поэтический сборник Л. Лапцуя «Цвети, мой Ямал».
Затем в 1961 году на поэтическом семинаре в Доме творчества писателей в Комарово под Ленинградом он обрел замечательного друга и литературного переводчика – поэтессу Наталию Грудинину, бывшую фронтовичку, неутомимую наставницу молодых поэтов. Лапцуй привлек ее внимание уже тем, что в отличие от других поэтов он свои стихи не читал, а пел. Но как эти песни донести до русского слушателя? Строить перевод в ритме традиционной ненецкой мелодии Грудинина посчитала неверным. Эффект был бы примерно такой же, как от чтения подтекстованных под музыку слов, но без самой музыки. И тогда она решила, что будет искать адекватный размер, полагаясь исключительно на свое чутье и слух. При этом переводчица прекрасно понимала, что нельзя пренебрегать и такой особенностью стиха Лапцуя, как обилие красочных развернутых метафор. Грудининой хотелось эти метафоры по возможности сохранить полностью. Так был найден ключ к переводу. Для каждого стихотворения Грудинина выбирала свой размер, в который укладывалась предложенная Лапцуем метафора, и потом в этом размере она переводила все произведение. Этот прием Грудинина впоследствии назвала переводом по ритмическому корню.
По итогам ленинградской конференции издательство «Советский писатель», выпустило сборник «Север поет», в котором у Лапцуя отобрали в переводе Грудининой четыре стихотворения. Одно из них – песню невесты «Я - полноправная» - специалисты сразу же назвали шедевром ненецкой поэзии. Отталкиваясь от ненецкого обычая – старшему все, а младшему ничего, - поэт создал изумительный образ современной северянки («Я хозяйка своей любви»).
Вернувшись после конференции на Ямал, Лапцуй взял за правило подстрочники практически всех новых своих произведений первым делом отсылать Грудининой. Строгая сюжетность всех поэм ненецкого друга в какой-то момент навела на одну очень простою мысль: Лапцуй должен взяться за фольклор. Ну кто еще, кроме пристрастного к сюжету поэта, способен донести до современника предание глухой старины?! Ведь фольклор тоже очень сюжетен, особенно эпические сказания. Но у Лапцуя были свои планы. И тогда произошел конфликт. Грудинина сказала, что пока Лапцуй не начнет собирать фольклор, она его партийные агитки о расцвете тундры больше переводить не будет.
>Обидно такое слышать? Еще бы. Ну как тут сдержаться и не запить? Но поскольку власть уже не могла не считаться с тем, что у Лапцуя появилась всесоюзная известность, поэтому вместо партийной работы предложили выпускать окружную газету на ненецком языке.
Лет десять, если не больше Лапцуй воспевал нефтяников и газовиков. И надо прямо сказать, делал он это не так уж бездарно. Что ж, видимо, надо было и через такое пройти. Перелом наступил на рубеже 60 – 70-х годов. Объездив весь Ямал, Лапцуй собрал уникальный фольклорный материал. Ему удалось записать сказки о животных, легенды о божествах Ямала и несколько версий ненецкого героического эпоса о писателе тундры – богатыре Тёре. Беда была в другом – поэт не знал, как воспользоваться этим богатством. Поначалу он выхватил из этих записей отдельные образы и включил их в поэмы про современных женщинах Ямала. Так древность у него перекликалась с эпохой нефтяных и газовых открытий на Севере. Но Грудининой этот путь не нравился. Она считала, что Лапцуй должен заняться только Тёром, и ничем больше.
Первый вариант эпического сказания поэт прислал Грудининой в 1970 году. Переводчица была в шоке. В общем-то, правильно выстроив единую линию повествования, Лапцуй запутался в деталях. Он столько необязательных кусков из самых разных вариантов эпоса понавключал в свою поэму, что ни о какой динамике сюжета даже речи идти не могло. Поэтому вместо перевода Грудинина занялась детальным разбором подстрочника. По существу, вместо ответа Лапцуй получил развернутую рецензию.
Так на основе известных преданий и легенд ненцев Лапцуй писал поэму «Тёр», герой которой, рожденный в пору нашествия ледников на сушу, прошел долгий путь страданий и лишений, прежде чем ему удалось одолеть коварных иноземцев. Но именно эта книга обессмертила имя Лапцуя и вошла в золотой фонд литературы народов России.
В последние годы жизни Лапцуй работал над поэмой о Ваули Ненянге. В одном из первых вариантов он изображал Ваули как национального героя, предводителя ненецкой и хантыйской бедноты в борьбе с царским самодержавием в 1830-1840 годах. Литературная версия Лапцуя полностью укладывалась в концепцию советских историков. Однако писателя смущали однажды услышанные в отдельных тундровых районах ненецкие легенды, которые рисовали Ваули как разбойника и негодяя. Перед Лапцуем встала дилемма: чему верить – ученым или сказаниям. В итоге поэма оказалась незавершенной.
Вообще в тундре всегда, во все времена существовал неписанный закон: ни при каких обстоятельствах нельзя проливать человеческую кровь. Но Лапцуй решил, что Ваули оказался в тех условиях, когда власть Белого царя развернула за ним охоту. Получалось, что вот Ваули – разбойник, переступивший через обычаи предков, но вот Ваули – добрый начальник, раздающий обездоленным тундравикам оленей. Поэту казалось, что если он соединит обе версии, то найдет золотую середину. Лапцуй считал, что Ваули в принципе был носителем прогрессивных идей и для своего времени был передовым человеком. Но он не отрицал, что Ваули в достижении постановленных перед собой целей отличался невиданной жестокостью. Правда, поэт сразу делал оговорку, что эта жестокость – в какой-то мере вынужденная мера, как защитная реакция на преступления царской администрации.
Другое дело – Лапцуй очень натуралистически изображал зверства своего героя. Ваули, чтоб укрепить собственную власть, искал сильную, выносливую и бесстрашную молодёжь. Однако отцы, выступавшие хранителями многовековых ненецких традиций, запрещали сыновьям поддерживать Ваули. И тогда, как живописал Лапцуй, Ваули отказников пытал ножами.
Советских издателей, конечно, прельщала трактовка Ваули как национального героя. Но они требовали от Лапцуя, чтобы он убрал из рукописи сцены жестоких пыток. Грудинина также считала, что некоторые места в поэме нуждаются в пояснениях. Принимая эти замечания, Лапцуй хотел написать новую главу и ввести в поэму нового героя – умного и всезнающего сказителя, который как бы рассказал автору о том, какие нравы царили на Ямале в первой трети XIX века и почему Ваули можно оправдать. Уж очень поэту не хотелось верить преданиям и делать из Ваули законченного разбойника. Однако преждевременная смерть в феврале 1982 года оборвала все планы Лапцуя.
За 30 лет творческой работы поэтом написано около 30 книг («Рассказы о Ямале», 1962; «Тундра», 1970; «Эдейка», 1973; «На струне времени», 1975; «Радуга жизни», 1978; «Где звезды гаснут», 1981; «Тер», 1984 и др.). После смерти поэта издано и переиздано еще шесть его книг. Имя Леонида Лапцуя присвоено Салехардскому межокружному училищу культуры и искусств.